Эта работа существует только благодаря следующим людям:
Дмитрий Ермаков, Игнат, Stwoll, Alexey Maron, mielofonumenya, Наталья, Сергей, solovyov, Вова Островский, Alexey Bataev, Алекс, Алексей, antontelichenko, Антон Ковалев, Евгений Парфенов, Mikhail Anisimov, Герман Эр, Arthur Politiko, SID, Андрей Изюмский, Diamond English, Михаил Мирошниченко, Денис Егоров, Maxim, Nick, Nox, Иван Горн, Denis Ryazantsev, Sergo Ordzhonikidze, Леонид Никулин, D J, Александр Ильин, greenhiller, Sveta, Глеб Кржижановский, Raisin, parabellum06-94, Лэйзик Свинякакоммуняка, Danila Rozhkovets, Иван Мишин, tangriz, Михаил, VarVikVik, Валерий, Дмитрий Бойцов, Марк, Belv Men, Ваагн Галстян, Илья Бережной, Boris, F, krakatu1025, oliverlass, Alexey, Максим, Vera Verdandi, Digizitex Lex, bakineugene, Егор, Arutemi, Inev, Souwr, Tom, purg.nn, Владимир, Константин Балабанов, Руслан Измайлов, Rodger, Алексей Инкогнитов, Александр, Мопсимус, Серго, Deim-Sha, Илья Ульянов, Никита Лысенко, Logros, Алекс Ка, Никита Ветер, Рашид Фахртдинов, AWASILEV, Bulochk1n, flame sartoris, Пацай Дима, mr. Даня, Proool, Reingold Krais, Дмитрий Борисов, Накир Накир, Олег Калмахелидзе, Golol Rossol, Дамаскин Н. А., К Ч, Гена Сычёв, Гор, Andrey Kovalski, Отец Александр, Осип Казанцев, Плотников Дмитрий, Сквозь тернии к Звëздам, Andrey Dyachenko, Korolenko Roman, Nodgor, Roman Kuzminov, cancpup, dynon, keror, niko nike, Александр Моисеев, Аль Хомо, Владимир Холин, Геннадий Гуняшев, Макс Бирюков, Павел Потакин, Пиджин Парресиастов
Прежде чем перейти к положительному изложению вопроса, сто́ит вкратце объяснить формат статьи.
Во многом, то, что будет излагаться в данном разделе, совпадает с аналогичным разделом «Практической философии», поэтому я просто продублирую текст с небольшими правками.
Данная статья является моей интерпретацией экономической теории Маркса. Она, безусловно, претендует на изложение точки зрения Маркса. Однако, при этом, я отдаю себе отчет, что некоторые вопросы я понимаю неверно, некоторые просто по-другому, а по некоторым вопросам сегодня вообще невозможно установить истинную точку зрения Маркса.
Идея такой статьи задумывалась давно. Однако все никак не мог приступить к ее написанию. Я боялся ошибиться в тех вопросах, в которых не до конца уверен и оказаться таким образом в положении Комолова и других людей, которых я же и критиковал. По каждому такому вопросу я набирал литературу и начинал ее изучать. Однако, присутпив к чтению источников, я обнаружил, что передо мной возникают все новые и новые проблемы, о существовании которых я не знал раньше. Тогда я набирал источники уже по новой проблеме, после ознакомления с которыми, планировал вернуться обратно к отложенным вопросам. Но ситуация повторялась. В какой-то момент я понял, что я и есть тот самый Ахиллес из апории Зенона: объем работы постоянно растет, а я не сдвинулся с места и нахожусь в той же точке, что и в самом начале.
Я некоторое время посвятил анализу проблемы. И решил ее следующим образом. Я решил написать статью в духе википедии. Но не в том смысле, что множество людей могут ее редактировать (хотя в будущем я планирую сделать именно это, но речь сейчас о другом), а в том, что данная работа изначально отказывается от претензии на завершенность. Я планирую писать и переписывать эту работу постоянно, пока смогу это делать. Или пока не надоест.
Я считаю, что это не только является решением моей или чьей-либо еще проблемы. Я думаю, что это единственно марксистский подход к теоретической проблеме. Это хорошо видно, если осмыслить этот подход с точки зрения того, что имел в виду Энгельс в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», когда он писал про относительную истину. Но это с теоретической точки зрения. С историческо-эмпирической точки зрения, если мы посмотрим на то, как Маркс писал «Капитал», то увидим, что он постоянно откладывал его издание по той же причине — он постоянно находил все новый материал, который с неизбежностью требовал внесения правок в уже существующую теоретическую систему. У Маркса не было тех технических средств, которыми мы обладаем сегодня. Поэтому мы можем позволить себе переписывать материал хоть ежечасно, поддерживая, таким образом, его актуальность, учитывая новые данные, открывшиеся нам.
Если говорить более определенно, то мой план таков. Я буду излагать свое понимание таким, какое оно у меня есть на данный момент, а не ждать, пока я прочитаю вообще всю литературу по экономической теории Маркса. Когда я закончу такое черновое изложение, охватывающее метод и теорию стоимости, то я уже начну ревизию собственной рукописи на основе чтения дополнительной литературы. Что-то дополню, что-то уберу, а что-то полностью пересмотрю. И такая ревизия будет проводиться с каждой новой прочитанной работой, коль скоро она будет затрагивать вопросы, касающиеся нашего предмета.
Конечно, это логическая, идеальная схема. Еще не дописав до конца даже раздел про метод, я перечитывал текст и вносил в него правки. Кроме того, я не давал обет теоретического целибата: я ежедневно читаю работы посвященные марксизму, и некоторые их фрагменты относятся к вопросам, которые я уже изложил. В таком случае, я вношу правки сразу же.
Дело тут не о том, чтобы всеми силами придерживаться последовательности, о которой я написал. Нет, я написал это предисловие для того, чтобы у вас при чтении было понимание того, что вы читаете. Возможно, это введение отметет много вопросов. Например, многие моменты на данный момент просто полагаются без какого-либо обоснования. Это как раз объясняется данным форматом: иногда обоснования есть, иногда их нет — но на данном этапе я просто пропускаю их. Иначе я бы просто не написал этот текст. Прошу понять и простить.
Теперь я изложил вам свой подход и желаю вам приятного чтения!
На эту тему написано множество книг, статей. Даже видео эту тему имеется в большом количестве. Зачем еще одна статья в 2024 году? Если говорить в целом, то несмотря на огромное число работ, посвященных данному вопросу, сегодня все еще широко распространено неверное понимание экономической теории Маркса. Даже те, кто сегодня считается теоретиками марксизма, проводят линию отличающуюся, вплоть до противоположности, от линии Маркса. Часто из их уст можно услышать положения, которые Маркс прямо и недвусмысленно критиковал в своих работах. Проблема в том, что это видно только тем, кто сам изучил работы Маркса. Большинство населения в силу самых разнообразных причин не сделала это. Поэтому этим людям кажется, что указанные теоретики продвигают ортодоксальный марксизм, а их противники — ренегаты и оппортунисты.
Данная статья призвана ознакомить зрителей с положениями самого́ Маркса, и показать, что «все не так однозначно», что даже в самых фундаментальных вопросах современные марксисты путаются и несут чушь.
Если человек после прочтения данной статьи отложит в сторону личные симпатии и антипатии, пойдет и прочитает соответствующие работы Маркса, сравнит аргументы обеих сторон, и примет решение, чья позиция более обоснована, — тогда можно считать, что этот текст писался не зря.
Прежде чем перейти к обсуждению экономического метода Маркса по существу, необходимо сначала разобраться с некоторыми вопросами формального характера. Во-первых, нужно ответить себе на вопрос, а имеется ли вообще предмет данного обсуждения? С чего мы взяли, что существует какой-то метод Маркса?
Утверждать, что метод, о котором будет идти здесь речь существует, мы можем на основании соответствующих высказываний самого́ Маркса, в которых он однозначно говорит о том, что в «Капитале» им был применен метод. В послесловии ко второму изданию первого тома «Капитала» Маркс пишет, что «метод, примененный в “Капитале”, был плохо понят…»1. В предисловии к французскому изданию, он утверждает, что «метод, исследования, которым я пользуюсь и который до сих пор не применялся к экономическим вопросам, делает чтение первых глав очень трудными»2. Из данных, а также многих других фрагментов, можно сделать однозначный вывод, что в «Капитале» Маркс применял определенный метод.
Хорошо, мы убедились, что метод Маркса существует. Но с чего мы взяли, что он отличается от других методов? Об этом нам так же сообщает сам Маркс. Из тех же самых цитат мы узнаем, что его данный метод «до сих пор не применялся к экономическим вопросам»2, а потому «был плохо понят»1.
Здесь уместно будет задаться вопросом о том, имеются ли еще какие-либо тексты Маркса, в которых он описывает свой метод или же все так и будет крутиться вокруг двух вышеприведенных цитат?
Вообще, Маркс собирался дать краткое описание своего метода, о чем он сообщал в письме Энгельсу3, а также Дицгену4. Однако такая работа Маркса так и не была найдена среди его текстов5.
В нашем распоряжении имеется лишь несколько более-менее крупных фрагментов, посвященных этому вопросу. Во-первых, это, конечно же, фрагмент Экономических рукописей 1857—1859 гг., озаглавленный «Метод политической экономии». Во-вторых, это предисловие к работе Маркса «К критике политической экономии». И наконец предисловия и послесловия к изданиям первого тома «Капитала».
Кроме этих крупных фрагментов имеются краткие замечания Маркса, посвященные тем или иным проблемам метода. Они разбросаны как в текстах самих экономических работ, так и в личной переписке.
Особняком стоит выделить работы Энгельса, посвященные диалектике, и его же тексты, посвященные экономическим работам Маркса. С одной стороны, не поддается сомнению тесная совместная работа Энгельса и Маркса, что свидетельствует в пользу того, чтобы использовать работы Энгельса в качестве источника по изучению метода Маркса. Кроме того, работы Энгельса в силу своей популярности и подробности выглядят выигрышно на фоне скудного, сжатого, изложенного сложным языком текста Маркса. Вместе с тем, существует небезосновательное мнение о различии методологических подходов Маркса и Энгельса. По понятным причинам такое мнение шире распространено за рубежом, нежели в странах бывшего СССР. Однако и у нас можно найти приверженцев такой точки зрения6. В дальнейшем мы не раз коснемся данной проблемы при обсуждении конкретных разделов.
Помимо указанных, в качестве источников можно так же использовать решения Маркса конкретных проблем, вставших перед экономической теорией. Для этого нужно взять конкретную проблему и ее решение, данное Марксом, и путем определенного абстрагирования перевести это конкретное решение в методологическую плоскость. После этого им можно будет пользоваться не только для решения данной конкретной проблемы, но и для решения проблем, относящихся к тому же классу. О возможности такого подхода писал, в частности, Ленин7.
Применение приемов, извлеченных из «Капитала», за его пределами приводит нас к т. н. «широкому» пониманию метода Маркса. Такая интерпретация отождествляет метод Маркса и материалистическую диалектику.
Помимо этой, можно выделить также точку зрения, согласно которой под методом «Капитала» нужно понимать только то, что применимо исключительно к экономической действительности, а за ее пределами — скажем, в физической, или химической действительности — уже неприменимо. Сюда относится в первую очередь теория товарного фетишизма.
Отдельно можно отметить широко распространенную в СССР второй трети XX в. отождествление метода Маркса, примененного в «Капитале», и материалистического понимания истории8. Аргументом против такого понимания можно считать высказывание Энгельса, в котором он сравнивает, а значит, в известном смысле, противопоставляет метод, примененный Марксом для критики политической экономии, и материалистическое понимание истории, также открытое Марксом9: если бы материалистическое понимание истории и метод, примененный Марксом в «Капитале» являлись одним и тем же, то вряд ли кому-либо пришло в голову говорить, что одно не менее важно, чем другое.
Поскольку третий подход, очевидно, несостоятелен10, в нашем изложении в понятие метода Маркса будет включаться первые два подхода, коль скоро они применяются Марксом для исследования экономики. Условно мы выделим три крупных элемента:
метод восхождения от абстрактного к конкретному;
диалектические категории;
теория товарного фетишизма.
Поскольку первые два элемента тесно связаны с философией Гегеля (в то время как третий — с философией Фейербаха), то следует сначала разобрать вопрос о взаимосвязи метода Маркса и философии Гегеля.
Во взаимоотношениях Маркса и философии Гегеля можно выделить следующие периоды:
По словам самого же Маркса, хотя он и был знаком с отрывками произведений Гегеля, тем не менее не разделял его положений11 до этого времени. В то время он больше склонялся к философии Канта и Фихте12. В конце этого периода он совершает попытку изложить «систему философии права», причем делает это, по его признанию, в духе Фихте13.
Однако, с переездом в Берлин и под влиянием участников «Докторского клуба» — младогегельянцев — Маркс еще раз перечитывает Гегеля, на этот раз полностью14. И становится младогегельянцем. Существенное влияние Гегеля можно проследить в его диссертации «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура». Однако в оценке степени влияния Гегеля на Маркса этого периода различные исследователи расходятся во мнениях. Так Ленин утверждает, что Маркс в данной работе вполне стоит на гегельянской точке зрения15. С другой стороны, Энгельс утверждает, что Маркс никогда не был правоверным гегельянцем, даже в своей диссертации16. Вообще этот период характеризуется переходом от гегельянских позиций к фейербаховским. В серии статей «Дебаты о свободе печати» Маркс еще исходит из гегелевских положений17. А в «К критике гегелевской философии права», как понятно из даже из названия, он критикует подход Гегеля, и уже стоит на вполне фейербаховских позициях18. Окончательный переход на точку зрения Фейербаха можно увидеть в «Философско-экономических рукописях 1844 г.».
Однако, уже в следующем году Маркс с Энгельсом пишут «Немецкую идеологию», в которой не только еще более основательно критикуют Гегеля, но критикуют уже и позицию Фейербаха за то, что он не покинул точку зрения созерцательного материализма19. Более того, их критика не останавливается на двух названных философах — они критикуют саму философию в целом20. В «Святом семействе» они продолжают эту линию, углубляя и конкретизируя ее, указывая приемы философов, которые лишь создают впечатление решения проблемы, в то время как на самом деле являются лишь забалтыванием действительных вопросов.
Подвергнув философию в целом и отдельных философов в частности обстоятельной критике, Маркс и Энгельс переключаются на положительное изложение своего учения, которое они хотят противопоставить философскому подходу21. Тем не менее, к моменту написания «К критике политической экономии» Маркс корректирует свое отношение к Гегелю: если в «Немецкой идеологии» и «Святом семействе» он отказывается как полностью от Гегеля и философии как таковой22, то теперь он готов признать выдающиеся заслуги Гегеля в области разработки проблем разумного — и в этой части — научного мышления23. Мы предполагаем, что это обусловлено тем, что до этого периода Маркс сам находился в материале философии и истории — в тех отраслях знания, где он видел отставание и недостаточность Гегеля от требований дня. Но когда он погрузился в материал политической экономии, он обнаружил налицо отставание даже самых современных экономистов от Гегеля в вопросах метода и осмысления эмпирического материала.
Поскольку перед Марксом стояла задача создать новую науку с нуля, он оказался перед дилеммой, либо отталкиваться от поверхностного метода буржуазных экономистов, либо использовать философию Гегеля — никаких других альтернатив в то время не было24.
Тогда Маркс решил выработать свой собственный метод, взяв за отправную точку гегелевскую диалектику. В результате получилась материалистическая диалектика. Здесь важно удерживать в сознании одновременно два положения: 1) диалектика Маркса является наследницей диалектики Гегеля25, а значит, в определенном смысле, тождественна с ней; 2) диалектика Маркса противоположна диалектике Гегеля26, а значит, в определенном смысле, отлична от нее. Важно фиксировать в мышлении оба пункта одновременно, так как нередко можно наблюдать, как некоторые последователи Маркса игнорируют либо первое, либо второе положение.
В чем заключается тождество диалектики Маркса и диалектики Гегеля? На этот счет у самого Маркса нет четких и определенных рассуждений. Широко известен его тезис, согласно которому «у Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно»27. Часто это интерпретируется следующим образом. Когда Маркс пишет, что диалектика Гегеля «стоит на голове», то он имеет в виду объективный идеализм последнего, который заключается в том, что в основе материальных явлений лежит идея, дух, бог. Далее, при таком взгляде, получается, что в остальном с диалектикой Гегеля все в порядке. Следовательно, процесс переворачивания диалектики с головы на ноги заключается просто в том, чтобы избавиться от религиозной, объективно-логической (панлогической) подоплеки, оставив остальное как есть, и метод Маркса готов!
Крайним выражением такого подхода можно считать концепцию Вазюлина. От тезиса о тождестве диалектики Маркса и диалектики Гегеля он без достаточных оснований — т. е. некритически — прыгает сразу к определенной форме данного тождества: он полагает, что Маркс взял экономические категории и расположил их ровно так, как Гегель расположил логические категории в «Науке логики». С такой точки зрения, исследование метода Маркса заключается в том, чтобы установить параллельные пары между категориями «Капитала» и «Науки логики». На наш взгляд, очевидна практическая тупиковость такого подхода: этот метод позволяет указать параллели между двумя уже существующими теоретическими построениями, но никак не помогает ученому исследователю создать еще несуществующую теорию, не вооружает его инструментами, облегчающими его работу, ориентирующими его в сыром материале.
В связи с этим важно вспомнить критику Маркса в адрес диалектического метода Прудона. Маркс отмечает, что Прудон пытался изложить политическую экономию именно диалектически28. Однако, поскольку Прудон разделяет иллюзии спекулятивной философии29, то он понял задачу диалектического изложения политэкономического материала весьма поверхностно — как подгонку политэкономических категорий под гегелевские схемы30. Тот же самый подход мы встречаем и в трудах Вазюлина.
На наш взгляд, Вазюлин необоснованно утверждает, что Маркс в применении наработок Гегеля ориентируется именно на первый том «Науки логики»31. Скорее, он позаимствовал идеи из третьего тома «Энциклопедии философских наук». Об этом мы будем говорить в разделе про метод восхождения от абстрактного к конкретному.
В чем же противоположность диалектики Маркса и диалектики Гегеля32? В послесловии ко второму изданию первого тома «Капитала» Маркс так описывает эту противоположность: «Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней»33. Как правило этот фрагмент понимают в том смысле, что Гегель, будучи объективным идеалистом, считал, что первичен Бог, Абсолютный дух или Идея, а потому действительное есть лишь его проявление. И это верная мысль. Но в данном фрагменте речь идет не только и не столько об этом, но о более глубоких вещах. Мы обнаружим это, обратившись к его критике Гегеля во «Введении». Там он пишет, что процесс восхождения от абстрактного к конкретному «есть лишь тот способ, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его как духовно конкретное. Однако это ни в коем случае не есть процесс возникновения самого конкретного»34. Таким образом, отличие метода Маркса от гегелевского состоит не только в том, что последний исходит из Абсолютного духа, но и в разном понимании соотношения логического и исторического. Эта проблема является частью вопроса о марксовом понимании метода восхождения от абстрактного к конкретному, к рассмотрению которого мы и переходим.
Крупнейшим источником по вопросу о методе Маркса является третий пункт введения из «Экономических рукописей 1857—1859 гг.». Он открывается рассуждением Маркса о том, откуда следует начинать рассмотрение предмета политической экономии. Маркс констатирует обманчивую простоту подхода, согласно которому рассмотрение должно начинаться «с реального, конкретного, с действительных предпосылок, следовательно, например в политической экономии, с населения, которое есть основа и субъект всего общественного производства»35. Проблема такого способа заключается в том, что само население есть не что иное как абстракция, если при этом отвлекаются от его классового строения. Но чтобы понять классы, нужно прежде этого понять основы, на которых они покоятся: наемный труд, капитал и т. д. Но и эти основы, в свою очередь, имеют своей предпосылкой разделение труда, стоимость, труд и т. д. Получается, что при указанном способе рассмотрения получилась бы синкретичная («хаотическая») картина населения, а не его научное понятие. Для того, чтобы исправить это пришлось бы исследовать его и аналитически выделять все более простые категории. Получив такие тощие определения, нужно было пройти обратный путь, конечной целью которого было бы опять понятие о населении, но уже не хаотическое, а как о богатой совокупности многих определений и их отношений36.
Таким образом, Маркс выделяет два пути движения мысли при исследовании предмета. Один — от «хаотического» представления о предмете к простейшим определениям. Второй — обратный — от предельно тощих абстракций к самому предмету, который теперь предстает как конкретная совокупность определений и их связей.
Маркс пишет, что первым путем следовала политическая экономия в период своего возникновения. В своих трудах они начинают с населения, государств или нескольких государств, а заканчивают — абстрактными всеобщими отношениями: разделением труда, деньгами, стоимостью и т. д. После того как эти абстрактные понятия более-менее устоялись в литературе, начали возникать экономические системы, которые пытались синтезировать абстрактные категории и, таким образом, доходили до уровня государства, мирового рынка и т. д.
Маркс пишет: «Последний метод есть, очевидно, правильный в научном отношении»37.
Коль скоро нисхождение от синкретного38 к абстрактному уже совершено и, таким образом, абстрактные категории предмета исследования выделены39, то можно начинать восхождение от абстрактного к конкретному.
Суть данного восхождения заключается в том, что мы строим свою теорию не абы-как, а в определенном направлении. При этом, категории предмета должны рассматриваться нами в более-менее строгом порядке.
Этот порядок заключается в том, что мы сначала рассматриваем более абстрактные уровни предмета и соответствующие ему категории, а потом переходим к более конкретному уровню рассмотрения того же самого предмета и исследуем уже те категории, которые соответствуют этому уровню изучения.
Раз речь идет о восхождении от абстрактного к конкретному, то важно понимать, какой смысл Маркс вкладывал в эти категории.
Под конкретным Маркс понимает понятие богатое определениями40. Под абстрактным он понимает, соответственно, понятие бедное определениями. Эти категории имеют смысл только по отношению друг к другу, то есть являются соотносительными41. То или иное понятие не является абстрактным или конкретным само по себе, оно может являться таковым только по отношению к другому понятию.
Хотя операции дефиниции и детерминации тесно связаны, важно отметить, что под «определением» понимается не процедура объяснения какого-либо термина, приписывание ему значения (дефиниция), а наделение исходного понятия дополнительными признаками, конкретизация понятия (детерминация). Определение, таким образом, тесно связано с восхождением от абстрактного к конкретному: этот метод представляет собой не что иное как постепенное движение от неопределенного к определенному, то есть от того уровня рассмотрения предмета, на котором он имеет мало характеристик, к тому уровню, где их большое количество, и они взаимосвязаны между собой. В результате у нас получается такая теоретическая модель предмета исследования, которая с каждым этапом восхождения учитывает все больше и больше деталей изучаемого предмета, и таким образом, может объяснять его все точнее и точнее.
Например, если мы изучаем человека, то сначала мы будем рассматривать те характеристики, которые касаются каждого человека. Это будет первым уровнем восхождения. На следующем уровне мы должны выделить новую определенность, в результате которой мы получим различные группы людей. Скажем, мы вводим определенность половой принадлежности. На этом, более конкретном этапе восхождения, для каждого человека будет характерно как то, что свойственно ему как человеку вообще, так и то, что свойственно ему как представителю определенного пола. Но если то, что мы изучили на первом этапе восхождения свойственно как ему, так и любому другому человеку, то, напротив, те определения, которые мы получили на втором этапе рассмотрения принадлежат не всем людям, а только представителям того или иного пола.
Изначально Маркс, в соответствии с методом восхождения, планировал начать с самых абстрактных категорий, характеризующих хозяйство как таковое — производства, распределения, обмена и потребления, — однако позже отказался от этой идеи42.
В «Капитале» он начинает, таким образом, не с категорий, характеризующих любое хозяйство, а с определений, свойственных капиталистическому способу производства. Первой, наиболее абстрактной, категорией данного типа хозяйства является товар. Поэтому свое исследование в «Капитале» Маркс начинает с товара43.
Как товар, так и все остальные категории капиталистического хозяйства, имеют двойственный характер44. Так что можно выделить два ряда категорий, описывающих капиталистический способ производства. В первом ряду категорий находятся понятия общие как для данного, так и для других типов (первобытного, рабовладельческого, феодального и пр.) типов хозяйств. К такого рода категориями относятся потребительная стоимость, труд, средство производства, рабочая сила и т. д. Ко второму ряду относятся понятия, присущие исключительно капиталистическому хозяйству (например, стоимость, прибавочная стоимость, процент и т. д.). Категории второго ряда Маркс называет экономическими, поскольку именно они исторически являлись предметом исследования политической экономии.
Каждая экономическая категория представляет собой овеществленное производственное отношение45. То есть мы можем установить однозначное отношение между той или иной категорией и тем или иным производственным отношением, складывающимся между группами людей в процессе капиталистического производства.
Соответственно, восхождение от абстрактного к конкретному при исследовании капиталистического хозяйства принимает вид такого его исследования, при котором мы начинаем с хозяйственной системы, в которой действуют группы людей с самыми абстрактными (неопределенными) социально-экономическими характеристиками, и двигаемся дальше путем выделения в этих группах более конкретных (определенных) подгрупп. Мы изучаем производственные отношения, складывающиеся между ними на каждом этапе восхождения и те изменения, которые вносит переход от более абстрактных отношений к более конкретным.
Самым простым производственным отношением в капиталистическом хозяйстве является отношение простых товаропроизводителей. На этом уровне абстракции Маркс абстрагируется от всех различий имеющихся у агентов капиталистического хозяйства таким образом, что они все предстают как простые товаровладельцы, товаровладельцы без дальнейших определений. То есть, в такой модели еще отсутствует деление на капиталистов и рабочих, на функционирующих и денежных капиталистов (рантье), на капиталистов и земельных собственников. Тем не менее, здесь все еще остаются специфические определения, отличающие капиталистическое хозяйство от других способов производства. Данный уровень рассмотрения получил в марксистской традиции название «простого товарного производства»46. Подробнее простое товарное хозяйство будет исследовано нами ниже в соответствующем разделе. Производственному отношению между простыми товаропроизводителями соответствует категория «стоимость», которая является экономической формой продуктов труда товаропроизводителей. На данном уровне абстракции Маркс исследует определения и законы, вытекающие из указанной формы организации производства.
На следующем этапе восхождения от абстрактного к конкретному Маркс выделяет среди всех товаров особый товар — деньги. К деньгам относятся все те же определения, полученные на предыдущем уровне абстракции, характерные для товара. Но не только они: у денег возникают свои особенные определения, которые как раз и отличают этот товар от всякого другого продукта труда. Соответственно этому, все товаропроизводители делятся на две группы: на владельцев денег — покупателей, и владельцев любого другого товара — продавцов. Маркс исследует то, какие изменения возникают в функционировании товарно-денежном хозяйстве по сравнению с простым товарным хозяйством.
На следующем этапе Маркс выделяет из всего товарного мира средства производства и рабочую силу. Со стороны производственных отношений это означает выделение таких групп как капиталисты и рабочие. Капиталисты — это такие владельцы денег, которые покупают именно средства производства и рабочую силу, а не, скажем, предметы потребления. Рабочие — это такие продавцы, который продают товар особого рода: рабочую силу. Здесь появляется классовое деление. Маркс исследует новые определения, которые отличают такое простое капиталистическое хозяйство от товарно-денежного. На данном этапе рассмотрения появляются такие новые категории как прибавочная стоимость, стоимость рабочей силы, постоянный и переменный капитал и т. д. Но при этом определения, полученные на предыдущем этапе, остаются в силе47.
На следующих этапах Маркс рассматривает конкуренцию между индивидуальными капиталами. Такому введению новых производственных отношений соответствует превращение стоимости товара в его цену производства. Далее, Маркс рассматривает разделение эксплуататоров, с одной стороны, на функционирующих капиталистов и денежных капиталистов, чему соответствуют новые категории «прибыли на капитал» и «процент», а с другой стороны, на капиталистов и землевладельцев, в результате чего это новое производственное отношение овеществляется в категории «рента».
Таким образом, на каждом следующем этапе мы получаем все более конкретных агентов капиталистического хозяйства, на которых распространяются и законы более абстрактного уровня, к которому они относятся. Но помимо этого они имеют и законы своего собственного существования.
При этом, некоторые группы лиц, например, простые товаропроизводители существуют в развитом капиталистическом хозяйстве не только теоретически, но и в действительности: сегодня наряду с крупными монополистическими предприятиями существуют те, кто производит товары или услуги своими собственными силами без найма рабочей силы.
Такой способ построения теоретической модели позволяет не только поэтапно все ближе приближаться к действительности, но и накладывает определенные требования на исследователя. С одной стороны, он ограничивает «полет его фантазии» и, в этом смысле, усложняет его работу, но в то же время, с другой стороны, такое ограничение задает определенный курс движения его мысли, отсекая остальные как заведомо тупиковые и ведущие к парадоксам и, таким образом, одновременно облегчает работу ученого.
Речь идет о том, что при применении метода восхождения от абстрактного к конкретному, вы должны вводить каждую следующую категорию не в любом порядке, а только из установленных на предыдущем этапе категорий.
Например, деньги определяются Марксом через товар. Это означает, что прежде чем вы исследуете деньги, вам нужно исследовать товар. Причем, исследовать товар нужно таким образом, чтобы не привлекать на данном этапе категорию денег и другие более конкретные категории. Только после этого нужно показать, как из отношений товаропроизводителей развиваются отношения более конкретные — отношения покупателей и продавцов.
Для экономической науки традиционно высокое значение имеет количественная определенность явлений. Метод восхождения от абстрактного к конкретному влияет и на определенное понимание количественных соотношений. Поскольку каждая последующая экономическая категория является ни чем иным как более конкретным пониманием предшествующей ей более абстрактной категории, постольку количественная определенность более конкретной категории не может выходить за рамки, установленные на более абстрактном уровне рассмотрения. На практике это означает, что сумма прибавочной стоимости, переменного и постоянного капитала не может превышать произведенной стоимости. Экономические законы более конкретного уровня могут определять то или иное распределение величины стоимости, полученное на более абстрактном уровне рассмотрения, но не могут определять саму эту величину48. Например, законы прибавочной стоимости, рассмотренные в первом томе, говорят о том, чем определяется та или иная величина прибавочной стоимости. Однако, когда мы в третьем томе рассматриваем детали эксплуатации, когда мы в классе эксплуататоров рабочего класса выделяем разные виды эксплуататоров (функционирующий капиталист, денежный капиталист (рантье), землевладелец), то, соответственно этому, мы можем выделить и составные части прибавочной стоимости: прибыль на капитал, процент и ренту. Законы деления прибавочной стоимости на эти части являются более конкретным уровнем рассмотрения вопроса, а потому никак не влияют на размер прибавочной стоимости в целом. Они говорят о том, в какой пропорции будет поделен пирог между тремя классами, но ничего не могут сказать о том, почему пирог имеет больший или меньший размер. Последний вопрос — это вопрос более абстрактного уровня исследования.
Частным случаем восхождения от абстрактного к конкретному является категорический силлогизм. Категорический силлогизм состоит из двух посылок и одного заключения. Классическим примером является умозаключение о смертности Сократа: «Все люди смертны. Сократ человек. Следовательно, Сократ смертен». Первая («большая») посылка делает всеобщее утверждение о целом классе предметов. Вторая («малая») посылка говорит о принадлежности интересующего нас предмета классу предметов, о котором идет речь в большой посылке. В заключении делается вывод о том, что поскольку предмет принадлежит к классу, с необходимостью обладающему неким свойством, то и исходный предмет также с необходимостью обладает тем же самым свойством.
Категорический силлогизм часто встречается в неявном (неосознаваемом) виде в дискуссиях, в которых хотя бы один участник претендует не на простую перебранку, а на аргументированное изложение своей точки зрения. Так происходит потому, что в указанном случае изложение какой-либо точки зрения принимает тезисно-аргументную форму. То есть заявляется тезис, а на вопрос «почему вы считаете, что ваш тезис верен?», приводится аргумент. При сравнении фигур мышления тезисно-аргументной формы и категорического силлогизма видно, что тезис соответствует заключению, а аргумент — малой посылке. Большая посылка, как правило, выпадает из фокуса внимания. Если продолжить классический пример, то тезисом будет являться вывод категорического силлогизма. То есть, кто-то будет утверждать, что Сократ — смертен. На вопрос «на основании чего он решил, что Сократ смертен?», он ответит «потому что Сократ — человек», то есть приведет малую посылку. Как правило, большая посылка в таких случаях не приводится, но подразумевается. Тем не менее, именно большая посылка имеет принципиально важное значение. Если она неверна, то все рассуждение рушится и тезис становится ничем не подкрепленным. Под неверностью большой посылки имеется в виду не только тот случай, когда оказывается, что свойство присущее классу предметов полностью противоположно. Например, если «Все люди бессмертны», тогда тот факт, что Сократ есть человек, приводит нас к утверждению противоположному исходному тезису «Сократ — смертен». Но даже если теряется хоть толика всеобщности большой посылки, т. е. мы должны ограничить ее всеобщность какими-то условиями («люди смертны при таких-то условиях…») или просто сказать «некоторые люди смертны…», то рассуждение так же теряет свою необходимость. Если люди смертны при определенных условиях (а при других, соответственно, бессмертны), то принадлежность Сократа к людям уже недостаточна для того, чтобы мы могли бы с логической необходимостью вывести его смертность. Для этого теперь требуется не только то, что Сократ принадлежит к людям, но и то, что для него выполняются те определенные условия, при которых люди являются смертными. Иначе силлогизм теряет свою автоматическую силу. Точнее, такое рассуждение перестает иметь форму категорического силлогизма и теряет свою доказательную силу.
Рассмотрим гипотетический пример. Предположим, что Бразилия напала на Аргентину. Вы общаетесь с человеком, который поддерживает этот акт агрессии. Он утверждает: «Бразилия правильно сделала, что напала на Аргентину». Предположим, что на ваш вопрос: «Почему вы считаете, что это правильно?», ваш собеседник отвечает «Потому что в Аргентине скрываются нацисты». В данном случае мы имеем всю ту же логическую форму. Ваш собеседник высказал тезис «Бразилия правильно сделала, что напала на Аргентину» и привел аргумент «В Аргентине скрываются нацисты». Как мы уже знаем, тезису соответствует заключение категорического силлогизма, а аргументу — малая посылка. Для вашего собеседника все звучит логично и аргументированно: он высказал тезис и доказал его, приведя аргумент. Эта логичность обеспечивается примененной здесь формой категорического силлогизма. Но раз так, то здесь должна быть и большая посылка. Как же выглядит большая посылка в данном примере? Она будет выглядеть следующим образом: «Нападение на все страны, в которых скрываются нацисты, является правильным делом». А весь категорический силлогизм получает следующую форму. «Нападение на все страны, в которых скрываются нацисты, является правильным делом. В Аргентине скрываются нацисты. Нападение на Аргентину является правильным делом». Экспликация49 большой посылки важна, так как она может показать абсурдность большой посылки, а значит и всего рассуждения в целом. В рассматриваемом примере в основании рассуждения вашего собеседника получается, что он поддерживает вторжение Бразилии почти во все страны, так как нацисты имеются почти во всех странах, в том числе и в самой Бразилии.
В ответ на это ваш собеседник может подкорректировать малую и большую посылки и сказать, что он имеет в виду, что нацисты в Аргентине не просто скрываются, но и занимают высокие посты в государственных органах. То есть рассуждение теперь примет такую форму: «Нападение на все страны, в которых нацисты занимают высокие посты, является правильным делом. В Аргентине нацисты занимают высокие посты. Нападение на Аргентину является правильным делом». В таком случае можно привести вашему собеседнику пример, когда «министр» космической промышленности в одной большой стране не так давно открыто вскидывал нацистский салют (это я про Илона Маска. А вы кого имели в виду, товарищ Берия?). По логике вашего собеседника и на эту страну тоже нужно напасть.
Конечно, поскольку мышление человека подвижно и для этого имеются соответствующие мыслительные инструменты, то опытный демагог «выкрутится» и из такой щекотливой ситуации. Можно специально где надо сузить, а где надо — расширить, содержание большой посылки, чтобы туда заранее попадали только те, кто имеет характеристики именно тех нацистов, которые скрываются именно в Аргентине, и не попали все остальные нацисты. Но формальная верность рассуждения достигается здесь за счет утраты познавательной мощи категорического силлогизма. Здесь речь идет про подгонку большой посылки под заранее известный вывод, а не про метод восхождения от абстрактного к конкретному.
Недостаток такой подгонки становится очевидным, как только мы зададимся вопросом, откуда у большой посылки берется ее истинность. Тогда становится понятным, что категорический силлогизм есть просто формализованный элемент идущих друг за другом рассуждений, где каждое заключение одного силлогизма становится большой посылкой другого силлогизма. Таким образом, если ваш собеседник попробует подогнать большую посылку под заранее необходимое для него заключение, то далее он столкнется с проблемой обоснования истинности этой большой посылки в рамках другого силлогизма, где это утверждение является уже не большой посылкой, а заключением. И если это утверждение будет каким-то слишком изощренным, то сложно будет указать большую и малую посылку для него таким образом, чтобы они сообщали этому утверждению истинность как заключению, вытекающему из них.
Например, ваш собеседник, чтобы сохранить истинность изначального тезиса может указать фамилии нацистов, скрывающихся в Аргентине. Таким образом он получит следующий силлогизм: «Нападение на все страны, в которых скрываются нацисты с фамилиями А, Б и В, является правильным делом. В Аргентине скрываются нацисты с фамилиями А, Б и В. Нападение на Аргентину является правильным делом». Таким образом, он как будто сохранит и логическую форму и подтвердит свой тезис. Но теперь перед ним стоит практически невыполнимая задача: надо обосновать истинность тезиса «Нападение на все страны, в которых скрываются нацисты с фамилиями А, Б и В, является правильным делом». Раз это утверждение теперь является тезисом и его нужно обосновать, то это означает, что нужно найти такие утверждения, которые являлись бы, с одной стороны, истинными, а с другой стороны подходили бы в качестве большой и малой посылок, из которых автоматически, с логической необходимостью, следовало бы утверждение про нацистов с определенными фамилиями. Как это сделать, чтобы опять не впасть в противоречие и снова не призвать к нападению на почти все страны — нам неизвестно.
Несмотря на вышенаписанное следует различать аристотелевский подход к соотношению абстрактного и конкретного и подход Маркса. Различие это обусловлено различием между родо-видовым представлением соотношения более общих и более детальных уровней рассмотрения и формально-субстанциальным представлением. А это различие обусловлено, в свою очередь, различными функциями, которые выполняют родо-видовой и формально-субстанциальные подходы в теоретической деятельности. Первый нужен для классификации явлений. Второй для описания развивающегося явления. Иногда, эти формы мышления совпадают, иногда — нет.
Это различие проявляется в таком важном аспекте процесса познания как противоречия. С точки зрения родо-видового подхода вид не может обладать определениями, противоречащими определениям его рода. При данном подходе, если две вещи имеют противоположные определения, то их никак нельзя связывать родовидовой связью, это будет являться ошибкой. В такой ситуации мы должны поступить одним из двух способов: либо исключить данное определение из определений рода (как например, исключили белый цвет из родового понятия «лебедь», при обнаружении черного лебедя), либо оставить определение на месте, но перестать считать вид, принадлежащим данному роду (как например, произошло с Плутоном, который исключили из списка планет Солнечной системы). Например, если мы утверждаем, что все кошки должны мяукать, но при этом обнаружим кошку, которая не мяукает, то мы должны либо перестать считать наличие способности мяукать родовым понятием для всех кошек, либо перестать называть такое животное кошкой. В любом из двух этих случаев все решается без привлечения какого-либо дополнительного научного исследования — достаточно просто словесных операций и проблема «решена».
С другой стороны, при формально-субстанциальном подходе противоречащие определения между абстрактным и конкретным уровнем не всегда говорят о том, что здесь имеется какая-то ошибка. Конечно, в случае обнаружения противоречия нужно еще раз перепроверить ход предшествующего рассуждения. Но если ход верен, а противоречие при этом никуда не исчезает, то это не значит, что мы зашли в тупик. Наоборот, это означает, что здесь может находиться «точка роста». Другими словами, противоречие может сигнализировать о том, что теория в данном месте поверхностна, недостаточно подробно, конкретно, описывает действительность. Это означает, что в данном случае не нужно отказываться от исходных абстракций. Разрешением такого рода противоречий будет не какое-либо словесное исправление классификации, а дополнительное исследование вопроса инструментами соответствующей науки с целью описания реального процесса, который проявляется таким противоречивым образом, что выражается в наличии двух противоположных определений. Однако, это не нужно понимать так, что работа логики здесь прекращается и разрешение противоречия отдается на откуп соответствующей науки. Наоборот, у логики здесь важная роль, заключающаяся в том, чтобы сориентировать дальнейшие поиски, сузить круг явлений, которые могут подойти под объяснение противоречия. Классический пример нам дает Маркс в первом томе «Капитала».
Известно, что в простом товарном хозяйстве обмен происходит по стоимости. Это означает, что в результате обмена на руках остается та же самая стоимость, что и до обмена — меняется только потребительная стоимость. В таком случае, если мы принимаем данные посылки, то теоретически невозможным является факт существования прибыли: в обмене вы не можете получить избыток стоимости, в производстве вы можете получить прирост стоимости, но для этого вам нужно затратить больше труда, т. е. это тоже не может объяснить существование прибыли. Такое противоречие сбило с толку многих сторонников трудовой теории стоимости, которые вынуждены были в соответствии с родо-видовым подходом либо убрать обмен по стоимости из определения товарного производства как такового (Адам Смит), либо видоизменить понятие труда образующего стоимость (Мак-Куллох). Таким образом, и первые, и вторые перестали быть сторонниками трудовой теории стоимости.
Маркс же поступает по-другому. Сначала — и это принципиально важно — Маркс ставит данное противоречие, фиксирует его в максимально четкой форме, отметая все возможные софистические решения, которые предлагаются для того, чтобы выпутаться из противоречия с помощью словесной эквилибристики. Он говорит, что обмен по стоимости действительно вступает в противоречие с фактом существования прибыли. Далее, он дает теоретическое — но еще не конкретное — решение этого вопроса: он говорит, что разрешением этого противоречия было бы возможно, если бы существовал такой продукт, при потреблении которого возникает новая стоимость, причем эта новая стоимость должна быть количественно больше стоимости самого этого продукта. То есть на данном, втором, этапе он теоретически фиксирует определения, которые, сужая поле вариантов, ориентируют на поиск уже чуть более определенного товара. На третьем этапе он находит товар, который подпадает под определения, полученные на предыдущем этапе. Этим товаром является рабочая сила.
Противоречивость понимания одного и того же явления, обусловленное разным уровнем абстракции рассмотрения данного явления, имеет не только сугубо теоретическое, но также и практическое значение. Это всегда выражается в тех случаях, когда некое теоретическое положение приходится воплощать в исторических условиях, противоположных тем, которые принимаются за общие при разработке исходного теоретического положения. В такой ситуации отождествлять абстрактное положение и его же конкретную реализацию является неверным.
Ярким примером подобной ситуации является продвижение идеи НЭПа Лениным почти сразу после Октябрьской революции. Многими его соратниками это воспринималось как очевидное отступление от положений марксизма. Позиция Ленина выглядела как противоречие между словами и делами: до революции критиковали товарно-капиталистическую форму организации хозяйства и утверждали преимущества планового, а после революции — отказались от этой идеи в пользу рынка. Не добавляло доверия еще и то обстоятельство, что сам Ленин в своих работах того времени представлял это противоречие не как противоречие между абстрактным и конкретным, а как противоречие между абсолютным и относительным. То есть как упрощенную, более плоскую форму настоящего противоречия. С его точки зрения, в логической плоскости речь шла о том, что нужно изменять образ действия соответственно условиям, а не пытаться везде и всегда применять одно и то же теоретическое положение. Поскольку противоречие между абсолютным и относительным является более абстрактным выражением противоречия между абстрактным и конкретным, постольку в нем содержится рациональное зерно, абстрактное рациональное зерно. Но оно не дает ключ к пониманию верности или неверности того или иного положения. Становится непонятно, зачем вообще тогда нужны те положения, которые получают определения абсолютных, если всегда нужно действовать по обстоятельствам. Далее, непонятно, где в таком случае пролегает граница между оппортунизмом и деятельностью по обстоятельствам. Со стороны это выглядит так, что Ленин в одних вопросах критикует других социал-демократов за оппортунизм, то есть за действие в угоду сиюминутных обстоятельств, игнорируя стратегические цели. В таком случае он противопоставляет рассуждениям оппортунистов слова Маркса по соответствующему вопросу. В других же ситуациях он утверждает, что условия изменились, и нужно действовать по-новому. Когда же ему его критики в качестве контраргументов приводят тезисы Маркса, он называет их догматиками, застрявшими в абстрактной теории и не видящими реальных условий. В чем же различие? Почему в одном случае нужно строго придерживаться основных положений марксизма, не отступая от них ни на сантиметр, а в другом случае — нужно кардинально пересматривать теоретические положения? Складывается впечатление, что критерием здесь служит исключительно собственное мнение Ленина, под которое им подтаскиваются либо аргументы за ортодоксальное следование тезисам Маркса, либо же аргументы за их пересмотр.
Как мы писали, к сожалению, сам Ленин недостаточно верно, точно и ясно, на наш взгляд, указывает теоретическое различие между этими двумя ситуациями.
А решение заключается как раз в понимании абстрактного и конкретного уровней рассмотрения. Выше мы уже говорили, что иногда получается так, что конкретный уровень рассмотрения противоречит абстрактному уровню. Это не какая-то исключительная ситуация, свойственная только теоретическим системам. Такие явления мы встречаем на каждом шагу нашей бытовой жизни. Поэтому не составит особого труда привести множество примеров, аналогичных по своему логическому содержанию.
Всем известно, что такие действия как прыжок и приседания — это противоположные действия по своему характеру. У них и функционально и анатомически противоположные определения: когда мы садимся, мы приближаем тело к ступням, путем сгибания ног в коленном суставе. Когда мы прыгаем: мы резко максимально возможно отдаляем тело от наших ступней путем разгибания ног в коленном суставе. Думаем, мало кто из людей при нормальных условиях перепутает прыжок и приседание, в силу их сильного различия, доходящего до противоположности. В логическом плане это означает, что бытие прыжка означает небытие приседания, и наоборот, бытие приседания, означает небытие прыжка. Логически абсурдна ситуация, когда и приседание и прыжок — оба существуют, т. е. оба обладают бытием, в рамках данного рассмотрения. Это абсолютно верно для такого абстрактного рассмотрения. Но дело может измениться, если мы переходим от абстрактного уровня рассмотрения к более конкретному. А на этом уровне исследования, мы обнаруживаем, что реальный прыжок не может осуществляться без предварительного приседания. То есть мы могли рассматривать прыжок в отрыве от приседания только как некую абстракцию50. С логической точки зрения на этом уровне все изменилось. Если раньше мы могли совершенно справедливо утверждать, что раз имеется прыжок, следовательно отсутствует приседание, и наоборот, то на этом уровне рассмотрения истинным становится прямо противоположное положение: раз мы имеем прыжок, следовательно мы имеем и приседание.
Конечно, это тождество имеет место в различном смысле. Этот разный смысл как раз и обусловлен разной абстрактностью рассмотрения одного и того же процесса. Я здесь не имею целью напустить диалектического тумана. Моя задача показать, что даже в ситуациях, знакомых каждому, можно увидеть, что на разных уровнях рассмотрения одного и того же явления можно получить такие выводы, которые при их логическом сопоставлении выступают как противоречие. Мы не наблюдаем такой проблемы в быту, потому что редко кому придет в голову логически анализировать такие вещи как приседания и прыжки.
Но когда речь заходит о научных вопросах, то здесь сплошь и рядом можно наблюдать явления, которые по своему содержанию, конечно, отличаются от вопроса о приседаниях и прыжках, но по своей логической форме вполне совпадают с ним. Часто можно встретить критику по тому или иному научному вопросу, которая по сути, если перевести ее в плоскость вопроса о приседаниях и прыжках, звучала бы так: «Прыжки — это не приседания, следовательно нам не нужно делать приседания, а нужно делать прыжки». Возможно, это покажется кому-то глупым. Но именно это мы наблюдаем в современном коммунистическом движении, когда сторонники активных действий, исходя из верного положения, согласно которому теория — это не практика, а практика — не теория, приходят к выводу, что не нужно заниматься теорией, а нужно заниматься практикой.
Возвращаясь к теме НЭПа, следует отметить, что пример с прыжками и приседаниями хотя и является иллюстрацией противоречия положений полученных на более абстрактном и более конкретному уровнях, тем не менее не является достаточно точной аналогией к дискуссии Ленина и других марксистов. Здесь скорее, подойдет другая аналогия. Вышеизложенная аналогия неточна поскольку приседание в реальности всегда необходимо для прыжка. А в случае выбора экономической политики речь шла о выборе между двумя вариантами: непосредственное движение в сторону планирования и НЭП. То есть если в случае с прыжками их просто физически невозможно сделать без приседания, то в случае выбора политики никакого физического запрета нет и выбрать можно любой из двух вариантов. Поэтому и логическая форма здесь несколько отличается. Здесь скорее подойдет аналогия стояния на месте и ходьбы.
Всем известно, что ходьба и стояние на месте это разные и даже в определенном смысле противоположные вещи. И поэтому, если ваша цель — находиться на месте, то вам не нужно ходить. Но это верно только для абстрактного уровня рассмотрения. Если мы будем рассматривать реальные ситуации, то можем наткнуться на такую, где это положение неверно, а верно — прямо противоположное. Например, если мы от абстрактного уровня переходим к более конкретному и видим, что человек находится на включенной беговой дорожке — тут ни у кого не возникает сомнения в верности тезиса, согласно которому, чтобы находиться на месте нужно идти вперед.
Опять же нужно пояснить, что для решения проблемы с ходьбой по беговой дорожке не нужна никакая диалектика — этот вопрос решается без привлечения вообще какого бы то ни было теоретического аппарата. Тут и проблемы-то нет никакой.
Другое дело, когда мы встречаемся с той же самой ситуацией в сфере теории. Здесь уже нет той наглядности, того чувственного материала, знакомого каждому, который мы имеем в ситуации ходьбы и стоянии на беговой дорожки. Поэтому человек теряет тут ориентиры даваемые ему его здравым смыслом и житейским опытом. А вследствие этого ему уже не кажется чем-то неправильным критиковать конкретное решение на основании выводов, полученных на основе абстрактного уровня рассмотрения. Но ведь это, с логической точки зрения, то же самое, как если бы он утверждал, что для того, чтобы остаться на месте на беговой дорожке, нужно стоять, т. к. именно об этом говорит вывод из абстрактного уровня рассмотрения.
Чтобы не совершать подобных ошибок, нужно тренировать владение своим мышлением, изучая выработанные человечеством логические фигуры мышления.
В примере с НЭПом с более абстрактной точки зрения, действительно, нужно планировать народное хозяйство как можно более всеохватно. Но если мы переходим от более абстрактного уровня рассмотрения к более конкретному, то мы, при определенных условиях, увидим, что реализацией этого положения является его противоположность — то есть поощрение товарно-капиталистического способа производства. Здесь, как и в случае с ходьбой на беговой дорожке, речь не о том, что ходьба — это не стояние на месте, а соответственно, вопрос лишь в том, что мы либо ходим, либо стоим на месте, — а о том, что при определенных условиях абстрактное положение реализуется на более конкретном уровне в совершенно противоположном положении. То есть поощрение рынка, это не просто отказ от плановой экономики, а наоборот — это единственно возможная при данных условиях форма движения к плану.
Раз это ясно, то остается только один вопрос. Имеется ли какое-либо теоретическое — общее — решение вопроса, как отличить ситуацию, когда абстрактное положение реализуется без противоречий в конкретных условиях от той ситуации, когда абстрактное положение может реализоваться на более конкретном уровне только в форме своей противоположности. Мы полагаем, что таким критерием является исследование абстрактного уровня. Такой уровень рассмотрения предполагает отвлечение от определенных обстоятельств, существующих в действительности, а так же принятие за норму определенного положения дел. В том случае, если абстрактное положение было получено при сохранении определенного условия, или же данное условие было положено как нормальное, то при переходе от абстрактного уровня к конкретному у нас не должно возникнуть такого рода противоречие, о котором говорится в данном пункте. Оно есть результат такой ситуации, когда на абстрактном уровне отвлеклись от определенного обстоятельства, или же оно не положено как нормальное и поэтому теоретическая модель не учитывает его при выведение абстрактного положения. В таком случае, вполне вероятно, что применение такого абстрактного положения на более конкретном уровне может потребовать его реализации в измененной форме. Причем, это изменение, как мы увидели, может принимать форму прямо противоположного положения.
Часто абстрактное смешивают с простым51. Эти две категории очень похожи, однако они выполняют различные функции в мышлении. Часто их смешение направляет исследование по ложному следу. Действительно, раз абстрактное и простое это различные категории, то можно обнаружить такую ситуацию, когда в рамках определенной теоретической системы абстрактное и простое будут обозначать различные понятия. А раз так, то смешение абстрактного и простого в таком случае приводит к тому, что метод восхождения от абстрактного к конкретному вместо того, чтобы начинаться с абстрактного понятия, будет начинаться с простого понятия.
Пример такой путаницы мы можем найти в истории политической экономии. Анализируя процессы происходящие в капиталистическом хозяйстве экономисты обнаружили, что имеются разные формы деятельности, производящие прибыль. Например, существует промышленный капитал, который можно описать формой
Маркс же исследует формы капитала в прямо противоположном указанному порядке: сначала он исследует промышленный капитал, потом торговый и только потом — ссудный. Разве это не противоречит методу восхождения от абстрактного к конкретному? Только если абстрактное отождествлять с простым. На деле же это не всегда одно и то же. Часто это различные вещи.
Например, вирусы по своему строению являются более простыми, чем бактерии. Отсюда можно логично сделать вывод, что первые появились раньше вторых. И хотя на сегодняшний день существуют различные гипотезы их происхождения, наиболее распространенные гипотезы (регрессивная гипотеза и гипотеза клеточного происхождения) полагают, что вирусы — это продукт дегенерации более развитых организмов. Соответственно, не на их основе нужно объяснять строение более сложных организмов, а наоборот, на основании более сложных организмов нужно объяснять строение вирусов. И это несмотря на то, что вирусы действительно устроены проще других организмов. Потому что здесь речь идет не о формальной простоте, а о содержании процесса эволюции. По крайней мере, о содержании этого процесса, как он представлен в указанных гипотезах.
То же самое делает и Маркс. Он сначала выясняет определения промышленного капитала, и только потом переходит к торговому, а от него — к денежному. Потому что речь идет не о формальной простоте формул разных типов капитала, а о том, как происходит производство и распределение стоимости в хозяйстве. Стоимость, а соответственно и прибавочная стоимость, производится рабочими, занятыми в промышленном капитале, а потом распределяется между промышленным, торговым и денежным капиталистами. Поэтому и исследование должно проводиться в таком порядке, в котором сначала объясняется происхождение (производство) стоимости, и только потом ее распределение. Причем, как мы видим этот порядок не соответствует движению от формально более простого к формально более сложному.
Теперь следует разобраться с вопросом о том, как соотносится движение от одной категории к другой в рамках восхождения от абстрактного к конкретному и появление объективных аналогов52 соответствующих категорий в исторической действительности. Эта проблема получила название соотношения логического и исторического. Во «Введении…» Маркс однозначно противопоставляет свое понимание метода восхождения, как того способа, «при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его как духовно конкретное» неправильному пониманию, иллюзии, в которую впал Гегель, представляя себе дело так, что восхождение от абстрактного к конкретному «есть процесс возникновения самого конкретного»53.
Далее Маркс поднимает вопрос об исторической последовательности категорий, которые в мышлении соотносятся как более простые и более абстрактные. И сам же отвечает на этот вопрос в том смысле, что тут нет однозначной зависимости. Поэтому историческая последовательность объективных аналогов понятий, не определяет порядок этих понятий в рамках восхождения от абстрактного к конкретному.
В «Экономических рукописях 1857—1859 гг.» Маркс однозначно утверждает, «для того чтобы раскрыть законы буржуазной экономики, нет необходимости писать действительную историю производственных отношений»54. То есть, историческое развитие производственных отношений, которые составляют суть экономических категорий55, как минимум, не важно56 для раскрытия законов буржуазной экономики.
Если прочитать данный фрагмент рукописей далее, то выяснится, что дело обстоит ровно наоборот: исследование современного состояния проливает свет на историю развития производственных отношений, предшествующую современному — капиталистическому — состоянию. Не предшествующие категории являются тем, что объясняет современные производственные отношения, а, напротив, то, каковы производственные отношения (а соответственно, и категории их выражающие) сегодня — позволяет понять отношения и категории докапиталистических хозяйств. «Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны»57, а не наоборот.
Если мы посмотрим на категории политической экономии, то мы поймем, почему это так. Восхождение показывает движение мышления исследователя от наиболее глубинных абстракций к более конкретным, поверхностным, определениям. Зачастую некоторые абстракции вообще не существуют как нечто отдельное от более конкретных категорий, а существуют именно только как абстракции этих последних. Говорить о стоимости, не предполагая при этом существовании меновой стоимости, неверно. Отделить стоимость от меновой стоимости мы можем лишь мысленно, как категории разных уровней мыслительной абстракции. Но в реальности они существуют одновременно. Это почти то же самое как говорить о том, что исторически сначала существует собака, а потом из нее появляется порода собаки.
Однако, имеется и другое мнение по этому вопросу. Своим источником оно имеет известный фрагмент из рецензии Энгельса на работу Маркса «К критике политической экономии». Данная работа, во-первых, служит источником другого понимания «логического» — как последовательности категорий в истории политэкономической литературы58. С этой точки зрения, вопрос о соотношении логического и исторического приобретает вид проблемы соотношения последовательности категорий, как они возникали в человеческой истории, и категорий, как они появлялись в экономической литературе. В такой трактовке данная проблема вообще не касается метода восхождения от абстрактного к конкретному.
Но помимо этого, в данном же фрагменте встречается тезис согласно которому, «с чего начинает история, с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять собой не что иное, как отражение исторического процесса в абстрактной и теоретически последовательной форме; отражение исправленное, но исправленное соответственно законам, которые дает сам действительный исторический процесс, причем каждый момент может рассматриваться в той точке его развития, где процесс достигает полной зрелости, своей классической формы»59. Как мы видим, здесь уже вопрос касается соотношения метода восхождения от абстрактного к конкретному. И решается этот вопрос в том смысле, что логическая последовательность категорий определяется исторической последовательностью. У Маркса мы не находим ничего подобного. Наоборот, как мы видели выше, слова Маркса говорят о независимости логического восхождения от исторического развития.
Помимо того, что существует проблема соотношения категорий в истории и в теоретическом изложении предмета, существует также вопрос о соотношении способа исследования и способа изложения.
Существование различия между этими двумя аспектами отмечает сам Маркс60.
Частным случаем данной проблемы является вопрос о последовательности категорий в рамках этих двух аспектов теоретической работы. Другими словами, этот вопрос можно сформулировать так: метод восхождения от абстрактного к конкретному относится к способу изложения или к способу исследования?
Ряд советских философов считал, что метод восхождения относится к обоим способам61.
Мы же считаем, что верно прямо противоположное утверждения: метод восхождения от абстрактного к конкретному не относится непосредственно ни к одному из указанных способов.
Во-первых, что касается способа исследования, то в указанной цитате Маркса видно, что он противопоставляется способу изложения как нечто неструктурированное, более хаотичное. Действительно, то, в каком порядке исследуется предмет в действительности редко определяется тем, какой уровень абстракции разрабатывается ученым на данном этапе. Если мы посмотрим на работу Маркса, то суть его исследования заключалась в переработке политэкономической литературы. И изучал он ее не по кускам, соответствующим тому или иному уровню абстрагирования капитализма, а целиком: сначала вся теоретическая концепция одного автора, охватывающая самые разные уровни абстракции, потом — теоретическая концепция другого автора и т. д. То есть исследование Маркса, если и подчинялась какому-то порядку, то скорее, это был порядок, продиктованный структурой изучаемой литературы, а не предметом изучения самого Маркса.
Во-вторых, что касается способа изложения, то здесь, кажется, способ восхождения подходит больше, чем в первом случае. Однако, тут имеются некоторые трудности. Если посмотреть на порядок изложения, то обнаружится большое количество отступлений от поступательного порядка восхождения. Уже с самого начала Маркс не восходит от стоимости к меновой стоимости, а напротив «нисходит» от товара и меновой стоимости к стоимости. Далее, он возвращается и восходит обратно к меновой стоимости, а от нее к деньгам. Но далее, в четвертом параграфе первой главы, он откатывается на самый абстрактный для всего «Капитала» уровень и в теории товарного фетишизма описывает глубинные причины того, что у товаров появляется стоимость, которая является выражением труда. Раздел про превращение стоимости рабочей силы в заработную плату, а так же весь второй том, — являются боковыми ответвлениями по отношению к восхождению, имеющему место в первом и третьем томах «Капитала».
Кроме того, исследование более общих категорий осталось отчасти вообще за пределами текста «Капитала» (например, производство, потребление, обмен, распределение и др.), отчасти переместилось в более поздние отделы для объяснения тех более конкретных экономических категорий, которые нуждались в таком сопоставлении с внеисторическими категориями (например, средства производства, орудия труда, предметы труда и т. д.).
Все эти причины являются основаниями для сомнения в том, что метод восхождения является законом, по которому происходит изложение.
Мы считаем, что метод восхождения от абстрактного к конкретному является способом понимания предмета, его «усваивания» (anzueignen) — как это и написано у Маркса в соответствующем фрагменте. Понимание предмета, на наш взгляд, следует отличать как от способа исследования, так и от способа изложения. Исследование — это процесс работы с материалом, в результате которого выкристаллизовывается понимание предмета исследования. Изложение — это процесс изложения имеющегося понимания.
Связь понимания как с исследованием, так и с изложением, является на наш взгляд той причиной, по которой многие ученые считали, что метод восхождения относится как способу исследования, так и к способу изложения.
В связи с тем, что метод восхождения имеет свое направление, закономерно встает вопрос о начале такого восхождения. Учитывая, что данный метод подразумевает движение от абстрактного к конкретному, а соответственно, от более абстрактного к менее абстрактному, то вопрос о начале принимает форму вопроса о том, что является наиболее абстрактным уровнем рассмотрения данного предмета.
Существует точка зрения, согласно которой Маркс начинает с понятия стоимости. Однако, этому противоречит недвусмысленное высказываение самого́ Маркса в одной из самых последних его экономических рукописей — «Замечания на книгу А. Вагнера “Учебник политической экономии”, 2-е изд., том I, 1879»: «De prime abord {Прежде всего. — Р. Ф.} я исхожу не из “понятий”, стало быть также не из “понятия стоимости”, и потому не имею никакой нужды в “разделении” последнего. Я исхожу из простейшей общественной формы, в которой продукт труда представляется в современном обществе, это — “товар”. Я анализирую последний, и притом сначала в той форме, в которой он проявляется»62.
Этот же фрагмент лежит в основе интерпретации, получившей наибольшее распространение. Согласно этой точке зрения Маркс начинает с товара. Помимо этого фрагмента имеются и другие, говорящие в пользу этого варианта. Например, самый первый абзац «Капитала» заканчивается словами: «Наше исследование начинается поэтому анализом товара»63.
Однако, на наш взгляд, здесь смешивается два различных вопроса. С одной стороны, вопрос о том, с чего начинается «Капитал», с другой — с чего начинается модель предмета, позволяющая понять64 капиталистический способ производства. Если иметь это в виду, то становится понятным, что указанные фрагменты относятся именно к первому вопросу, а не ко второму.
Таким образом, вопрос об исходной абстракции остается в силе. Единственное ее теоретическое определение на данный момент — это то, что она является самой абстрактной по отношению ко всем другим. Но раз это так, что закономерно встает вопрос о том, насколько абстрактной она должна быть. Нужно ли начинать с Большого взрыва или же с чистого бытия, если мы подразумеваем определенные пути восхождения? Нам кажется, что не нужно специально доказывать отрицательный ответ на этот вопрос.
Более того, мы считаем, что именно сам ответ на этот вопрос — в своей определенности — и будет являться самой абстрактной категорией того или иного восхождения. Другими словами, наша модель понимания предмета должна начинаться с ответа на вопрос о том, где находятся те границы, за пределами которого мы уже выходим за рамки нашего предмета и попадаем в сферу другого предмета исследования. То есть, на самом абстрактном уровне рассмотрения мы должны указать ту сферу, в рамки которой попадают те категории, которые выработались в практическом взаимодействии людей. Эти категории будут представлять собой стороны, этой сферы, а результатом восхождения будет превращение этой сферы из чего-то неопределенного в нечто определенное.
Применительно к теоретической экономии этот вопрос принимает форму вопроса о том, как мы определяем, что относится к экономике, а что не относится; под каким углом нужно смотреть на предмет исследования, чтобы вычленить в нем экономические явления, а от неэкономических абстрагироваться.
Если говорить более точно, то это вопро о том, что такое экономическое вообще, как таковое, an sich (в отличие, в противоположность, от неэкономического). Откуда оно взялось, что является условием его появления, существования и прехождения.
Каждая наука рано или поздно более-менее сознательно отвечает на данный вопрос в процессе своего развития. В теоретической экономии Маркса на этот вопрос отвечает раздел «Теория товарного фетишизма».